Русский послушен голосу совести

Как правило, к идентичности, обычно, привязывают характери­стики, традиционно определяю­щие понятие «нация», т.е. язык, конфессию, территорию прожи­вания, право, историю. Но есть еще и какое-то внутреннее со­держание у каждого народа, его особая неповторимость, психо­логия, его собственный ответ на вопросы «Кто мы и для чего мы?», т.е. какова его особая историче­ская миссия.

О русской идентичности, так или иначе, говорили и писали мно­гие: и Ф.М. Достоевский, и В.С. Соловьев, и Н.А. Бердяев, но мне хотелось бы рассмотреть взгляд на этот вопрос немецкого филосо­фа Вальтера Шубарта, который он раскрыл в работе «Европа и душа Востока». Интерес к Шубарту был вызван тем, что, в отличие от рус­ских мыслителей, занимающихся копанием внутри себя, он, будучи иностранцем, увидел нас как бы со стороны и дал наиболее независи­мую, объективную характеристи­ку, соответствующую настоящему ученому-философу.

Судьба Вальтера Шубарта тра­гична. Родившись 5 августа 1897 года в Тюрингии в Зонненберге, он окончил гимназию, участво­вал в Первой мировой войне в 1917 году. Вернувшись с фронта офицером, учился в университе­тах Вены, Гейдельберга, Мюнхе­на. Получив степень доктора, на­писал ряд работ по философии и социологии. В 1929 году женился на русской эмигрантке Вере Мар­ковне Энглерт, с которой воспиты­вал двух детей. В 1933 году, после прихода к власти нацистов, пере­ехал с супругой к ее родственни­кам в Латвию, где преподавал в университете Риги, там вышли наиболее известные его работы по философии, в том числе и «Ев­ропа и душа Востока». После при­соединения Латвии к СССР, Шу­барт после начала Великой Оте­чественной войны, за два дня до захвата немцами Риги, был аре­стован органами НКВД и отправ­лен за Урал. Имеются сведения, что умер он в Казахстане в лагере для военнопленных 15 сентября 1942 года в возрасте 45 лет.

Исследуя русского человека, его душу, а тем самым и идентич­ность, Вальтер Шубарт считал, что Россия способна спасти Ев­ропу, он называл ее страной бу­дущего для человечества бла­годаря своему внутреннему со­держанию, благодаря своей рус­скости. Он видел в русских бу­дущих носителей высшей чело­вечности, прирожденных осво­бодителей и обновителей чело­веческого рода. Если сейчас на Западе только и твердят о рус­ской угрозе, то, по мнению Шу­барта, русская душа ощущает себя наиболее счастливой в со­стоянии самоотдачи и жертвен­ности. Она стремится к всеоб­щей целостности, к живому во­площению идеи о всечеловечно­сти. При этом православную ве­ру русских, не в пример властно­му римскому духу, автор назы­вает «сердечной, безыскусной и детской». В отличие от тесных европейских городков, с тяже­лым воздухом фабрик и мастер­ских, русский человек «живет с живым чувством Вселенной, по­стоянно влекомый к бесконечно­му, при виде своих бескрайних степей». И если в русской душе существует какая-то неудовлет­воренность внешним миром, то только потому, что он (здесь В. Шуберт ссылается на Ф.М. До­стоевского) «носит в своей душе более чистый, нежели другие на­роды, а именно – образ Спасите­ля. Недовольство и удивление, с каковыми он взирает на мир, по­казывают лишь степень его охва­ченности и взволнованности бо­жественным. В нем издревле жи­вет и действует меркнущий на глазах образ божественной гар­монии, и чем больше ему не хва­тает ее вокруг себя, тем настой­чивее пытается он восстановить это утраченное в окружающем мире». Русский послушен голо­су совести, он исповедует его и жертвует собой. Жертва может быть ужасной, так, со слов Шу­барта, Бердяев говорил, что жаж­да самосожжения – русская на­циональная черта. Впервые она разгорелась в XVII веке, вскоре после церковного раскола, и это был не акт отчаяния, а религиоз­ный акт освящения. Неслучайно Ф.М. Достоевский называл рус­ских народом-богоносцем.

Зато Крым наш!

Случись русскому заболеть нигилизмом, то он отдается ему полностью без остатка. Здесь не существует середины, а посему если мир плох, то туда ему и до­рога, и при этом русский хочет видеть, быть свидетелем круше­ния этого мира, он не ждет конца, а сам прилагает усилия к разру­шению старого. Русский, если и разрушает, то разрушает из чи­стой радости конца. Он разруша­ет и собственное имущество, ес­ли это необходимо, а также, по­рою, и если это не необходимо – это тоже доставляет ему удоволь­ствие. Он с удовольствием со­зерцает развалины и осколки. А старинный обычай бить об стену после выпитого стаканы, имеет главный смысл: а пошло оно все к черту! Шубарт делает вывод: «Без тяги к концу русские не подожгли бы в свое время Москву».

В отличие от чудаковатой ме­лочности европейца, особенно немца, русскому присуще стрем­ление к свободе не только от ига чужих народов, но и к свободе от оков всего преходящего и брен­ного. Тут проявляется «широкая душа» с прославленной русской широтой натуры. Русским посто­янно грозит опасность заблу­диться в тумане, в то время как европеец твердо стоит на зем­ле обеими ногами – порою даже всеми четырьмя. А в результате не один иностранец не откажет­ся от материальных благ взамен на духовные.

Русский вкушает земные блага, пока они есть и ему даются, но при этом не страдает своим внутрен­ним существом, если приходится ими жертвовать или лишаться их. При этом правота Шубарта под­тверждается на примере послед­них событий, как говорится, напле­вать на санкции, зато Крым наш.

В отличие от бедного европей­ца, который никогда не смотрит на богатого без зависти, у русских богатый зачастую смотрит на бед­ного со стыдом. Если европеец с радостью осматривает свое иму­щество, то русский при этом ис­пытывает угрызение совести.

Центральной идеей русской этики является мысль о жертвен­ности, выходящая из чувства ви­ны.

Если европеец разыгрывает комедию мнимого благополучия, то русский не скрывает и не сты­дится своей бедности. Послед­ний нищий сохраняет следы че­ловеческого достоинства. Отсю­да и поговорки в русском языке: «Бедность – не порок», «От тюрь­мы и от сумы не зарекайся». Бу­дучи человеком «Нового завета», русский всегда помнит евангель­скую притчу о том, что кто был по­следним, тот станет первым, как в миру, так и на суде Божием.

Для русского свобода немыс­лима без смирения. Если для ев­ропейца смирение – показатель слабости, унижения, то русский в смирении видит силу, он сво­боден, поскольку полон смире­ния, благодаря этому он чувству­ет свою связь с Богом. Неслучай­но Ф.М. Достоевский писал: «Ве­лика Россия смирением своим».

Русский – это каскад чувств, а Россия – страна неограниченных духовных возможностей. В отли­чие от расчетливого, холодного разумом европейца, русской ду­ше чужда срединность. Тут гру­бость рядом с нежностью серд­ца, греховность рядом со свято­стью.

Русский избегает глубокого вмешательства в ход вещей, по­этому жизнь у него лишена оков и буйно произрастает и цветет во всей полноте.

Русские необъяснимым обра­зом объединены духовной свя­зью. Европейцы могут быть зна­комы всю жизнь, но даже свое­му другу не раскрываются до глу­бины сердца. Чувство братства во многом облегчает жизнь рус­ского. Если кто-то попадет в бе­ду, он всегда найдет помощь. По­этому русский – один из самых гостеприимных народов. Он луч­ше сам останется голодным, чем будет видеть голодного гостя. А лучшим признаком братства яв­ляется обращение русских друг к другу не по титулам и званиям, а по имени-отчеству. Русские ува­жают равноценность друг в дру­ге, т.к. каждый готов видеть в дру­гом подобие Божие.

Удар по идеологии западничества

Интересное наблюдение о русских приводит В. Шубарт со стороны поляка Здзеховского, автора книги «Главные пробле­мы России» (1907). Не будучи русофилом, а даже, наоборот, тем не менее, Здзеховский на­писал: «Их самой притягатель­ной и самой броской чертой, о которой знают не только са­ми русские, но постоянно под­черкивают и иностранцы, яв­ляется какая-то своеобразная скромность. Она проявляется в контактах с людьми в обще­ственных формах и проступа­ет более ярко и привлекатель­но в крестьянине, чем в госпо­дине; она умеет сохранять все оттенки человеческого досто­инства и одновременно при­способиться к различным ин­дивидуумам и нациям, к обы­чаям разных стран, подкупая всех своей сердечной тепло­той. Встретишься с русским впервые в жизни, а создает­ся впечатление, что это твой старинный добрый приятель, от которого у тебя нет ника­ких секретов, который пони­мает тебя с полуслова, может дать дельный совет – это впе­чатление, которое крайне ред­ко возникает при соприкосно­вении с европейцем».

Вальтер Шубарт, конечно, своей книгой нанес удар по идеологии западничества, да и по современному российско­му либерализму, восхваляю­щему Европу и готовому под­ражать ей во всем. А вот И.А. Ильин так писал в эмиграции о книге Шубарта: «…мы, рус­ские, читаем эту книгу не без волнения: во-первых, мы узна­ем во многих чертах мессиан­ского человека действительно наши русские национальные черты; во-вторых, мы впервые видим, чтобы западный евро­пеец открыл свои глаза и вер­но увидел нас, ...с любовью к нам и с верою в нас; в-третьих, будущее, которое он нам су­лит – и позвольте сказать пря­мо – в которое мало кто из нас не верит, хотя бы смутно, хо­тя бы предчувствием или меч­той, – это будущее в высочай­шей степени радостно, светло и ответственно».

Комментарии

Ваше имя *

Сообщение *

Текст сообщения*

Символы на картинке *